Восставшие, подчеркивает Сильвестр, «безумством своим хотели правительство стяжать». «Странное дело! — восклицает историк. — Невегласам–мужикам владеть или начальствовать людьми разумными и величайшим господам и самодержцам всего многонароднаго государства указывать». Но что, если господа отнюдь не разумны?! Тогда государство ждет владычество «сеймов многонародных» — и гибель. Гибель того православного самодержавного Российского царства, которое и Медведев, и его противник в деле просвещения патриарх Иоаким считали единственно справедливым.
Восстание в Москве показало, что правители должны нести ответственность перед народом. Несправедливая власть не может существовать, она не имеет права на существование и закономерно уничтожается озлобленными подданными. Но это не значит, что перемене подлежит сама структура власти… И восставшие москвичи, и патриарх, и вышедший из городского «простонародья'' Медведев видели идеальную форму правления в абсолютной монархии.
Максимальные требования восставших сводились к возведению на престол способного к делам государя и закреплению за «надворной пехотой» (как представительницей всех служилых по прибору людей) права «советовать» монарху, которое имели светские и духовные феодалы, права пресекать именем государя злоупотребления отдельных чиновников. Эти требования, не выходившие формально за рамки идеологии абсолютизма, вели тем не менее к глубоким изменениям соотношения сил внутри Российского государства.
При всей своей ограниченности они вызывали у верхов, по наблюдению датского посла фон Горна, ощущение «разрушения всего государства». Приказные люди, подьячие, судьи, придворные, видя «дерзость» восставших, «с Москвы разбегошася». И почти все приказы «опустели безлюдством», и у всех власть имущих «бысть ослабление рук». Патриарх Иоаким даже не попытался покинуть столицу, но совершенно отошел от политики и лишь исправно отправлял церковную службу в Успенском соборе.
Бегство придворных и чиновников из столицы, их отказ сотрудничать со стрелецкими выборными еще более смещали в пользу восставших баланс власти в Москве, способствовали углублению социальной направленности политического конфликта. Все большее число городов примыкало к Московскому восстанию.
На авансцену, по законам исторической драматургии, должен был выступить мудрый политический деятель, спасающий Российское государство от социально–политической «смуты». Таким деятелем стала царевна Софья Алексеевна. Именно она оказалась на первом плане в момент взрыва народного восстания, когда правительство Матвеева и Нарышкиных было уничтожено, Боярская дума, вынашивавшая планы жестокой расправы со стрельцами, парализована ужасом, а царская семья не имела иного лидера, способного принимать здравые решения и лично говорить с народом.
Софья выступила в критический для «верхов» момент, в условиях «вакуума власти». Многие увидели в этом руку самого Бога, который если и наказует царство, то не оставляет вовсе «без промысла своего». Но как быть, если по московской традиции царевна не могла править и не должна была даже показывать свое лицо никому, кроме членов царской семьи и избранных бояр?
Восставшие не обращали внимания на статус «зазорного лица», закрепленный за царевной дворцовой традицией. Им было необходимо, чтобы кто–то здравомыслящий мог говорить от имени царской семьи и выполнять их требования. Мудрая и красноречивая ученица Симеона Полоцкого прекрасно подходила на эту роль. Значительно сложнее царевне было непосредственно использовать в своих целях государственный аппарат. На помощь ей пришла придворная группировка, лидером которой стал князь Василий Васильевич Голицын.
Пока Софья принимала на себя основные тяготы общения с восставшими, Голицын вступил в союз с влиятельнейшими в Думе князьями Одоевскими и некоторыми другими «смысленными» боярами. Он привлек на свою сторону группу молодых военных и приказных деятелей, среди которых выделялся талантами думный дьяк Разрядного приказа Федор Леонтьевич Шакловитый.
Патриарх бессильно наблюдал, как новая группировка энергично захватывает ключевые посты в государственном аппарате, позволяя царевне Софье эффективно проводить в жизнь ее решения, как Голицын с товарищами, имея столь сильную поддержку от имени царской семьи, становятся правительством, несмотря на явную неприязнь большинства царедворцев — участников переворота в пользу Петра. Конечно, Иоаким и его сторонники надеялись, что власть нового правительства не продолжится после подавления восстания, когда Софья и Голицын отыграют свои роли. Патриарх недооценил премудрость царевны и гибкий дипломатический ум князя — они не стали ни орудием двора, ни игрушкой в руках восставших, а двинулись собственным политическим путем.
Вместо того чтобы грозить восставшим казнью, как это делали представители разгромленного правительства, царевна взяла на себя «великий труд» ежедневно уговаривать стрельцов и солдат жить мирно, оставить «всполохи» и верно служить своим господам. Однако восставшие, в ряды которых вступило множество беглых крестьян и уклонявшихся от тягла горожан, «не укротились». Стрельцы и солдаты требовали недоплаченного им за 20 лет жалованья. Царевна обещала выплатить эти деньги и дать еще по 10 рублей каждому.
В целом это составило колоссальную сумму, которой казна не располагала. Но Софья понимала, что отказать восставшим правительство не может, если хочет сохранить власть, и смотрела далеко вперед. Большую часть денег она велела собрать с крестьян, принадлежавших церковным учреждениям, с чинов Государева двора, с дьяков и подьячих. Стрельцы, солдаты и горожане одобрили эти меры, не замечая, что денежными сборами «они, служивые, людей во всем государстве к оскорблению привели».
Далее, продолжая разговоры с выборными людьми восставших, Софья «благоразумным своим и мудрым приветом уговорила» их очистить Красную площадь от останков казненных. Вместе с другими царевнами она собрала Боярскую думу и освященный собор, чтобы удовлетворить требования восставших о возведении на престол взрослого царевича Ивана Алексеевича и «помыслить… как бы народное колебание и мятеж в царствующем граде усмирились». Иван был возведен на престол, но средств для «усмирения» восстания бояре и церковные иерархи не сыскали.
Трудность состояла в том, что «верхи» мыслили «усмирение» народа как экзекуцию, для которой не имели тогда ни сил, ни возможностей. В то же время именно страх перед расправой поддерживал накал восстания. Софья догадалась избрать другой путь борьбы с «бунтом»: она призвала к себе выборных «и службу их похваляла», обещая, что «впредь за их службу им их государская милость будет». В знак своей милости государи Иван и Петр повелели поить и кормить по два полка в день из дворцовых запасов.
Правительство полностью удовлетворило челобитную восставших, в которой они изложили свои сословные требования. Это обращение к правительству было весьма мирного свойства, отражало стремление к стабилизации положения в столице и государстве. Восставшие доказывали свою правоту в расправе с «изменниками» и требовали выдать им «государские жалованные грамоты за красными печатями», с целью обезопасить себя от преследований за содеянное: чтобы их «Московского государства бояря, и окольничие, и думные люди… и никто никакими поносными словами, и бунтовщиками, и изменниками не называли… и без подлинного розыска их и всяких чинов людей никого бы в ссылки напрасно не ссылали, и безвинно кнутом и батогами не били и не казнили».
Восставшие писали, что они искони верно служат государям и против всех российских неприятелей бьются, не щадя голов своих, что с их стороны «никакого злого умышления на наш государский дом, и на наш государский синклит (совет. — А. Б.), и на весь чин Московского государства думы нет и не бывало… а и впредь обещаются они служить и радеть… государям со всякой верностью». Действительно, в конце мая и в июне, когда писались челобитная и жалованная грамота, стрельцы, солдаты и иные служилые люди по прибору поддерживали в Москве порядок и аккуратно выполняли распоряжения правительства (которое, в свою очередь, не давало повода для нового взрыва народного гнева). Значительным успехом Софьи было то, что стрельцы отмежевались от движения холопов, твердо обещав не иметь с подневольными людьми никакого «приобщения и думы». Их позиция была пронизана стремлением внести порядок в дела государства.
Они требовали покончить с «посулами» (взятками) в приказах, которыми славились дьяки и подьячие, и ликвидировать саму основу взяткобрательства, «безволокитно» завершив все «невершеныя и крепостные дела» «всяких чинов людей». Пресечение приказной волокиты и мздоимства было насущной задачей, и восставшие выражали в своем требовании общегосударственные интересы. Не менее важными для страны были их требования положить конец разворовыванию государственной казны, порождаемому бесконтрольностью чиновников.
